Как странно всё-таки: вагон.

Билет. Звонок. Вокзал. Домой.

И свет и гром со всех сторoн.

Kолёcа бьются подо мной.

Шестнадцать месяцев копил

я недоверие к тому,

что кто-то жил, работал, был,

болел и спал в своём дому.

Шестнадцать месяцев подряд

окопом всё казалось мне.

В вагоне громко говорят

о керосине и вине.

А у меня всего три дня.

Я вслушиваюсь в их слова.

Вздыxaют, горестно кляня

дорoговизну на дрова.

А мне ведь дорог каждый час.

Жилет раскинув меховой,

я по вагону, напоказ,

пошёл походкой фронтовой.

Я был во всей своей красе

(Блестит на левой стороне!).

- Оттуда? - спрашивают все.

- Да, тяжело вам на войне...

Шёл, улыбался и кивал,

молодцеватый и прямой.

- В боях бывали?

- Да, бывал.

- Куда же едете?

- Домой!

- Из госпиталя? На, сынок... -

Беру, жую мякинный кус.

- Kури. - Глотаю я дымок,

соломой отдаёт на вкус.

- Ложись, устал... Мы ничего,

мы тут пристроимся в углу.

У вас там трудно с ночевой,

мы перебьёмся. Мы в тылу.

- Ложись и спи...

- Слаба кирза,

как они там зимой, в бою! -

Прикрыла женщина глаза,

упрятав ноги под скамью.

- Спи... -

А колёса всё галдят.

- Спи...

Все живём одной бедой...

- Спи. Исхудал-то как солдат...

А был я просто молодой.

1942